В центре нашей солнечной гостинной гроб. В нем красивый молодой солдат с чертами моего ребенка. Я достаю Гришкины ботинки из пакета, ставлю их в прихожей и подхожу:
- Ну что? Наслужился, вояка? - с претензией говорю ему. Таким тоном жены встречают мужей с пьяных гулянок. И чувствую, как все тело наливается невыносимой горечью.
Много-много людей. Много-много цветов. Много-много теплых слов о Гришке. Я вроде разговариваю, вижу знакомые лица, но не помню их. Ни слов, ни имен, ни лиц. Память стерла какие-то файлы из моей головы, и до сегодняшнего дня не все восстановила.
Больно просыпаться. Мириться с реальностью.
День похорон. Я спустилась из спальни со второго этажа к гробу и увидела голубую брошюрку с молитвами. Купила ее сразу после вокзала, как проводила Гришку в армию, и каждое утро начинала с молитв. Открыла, наткнулась на слова "Господи, сохрани его от летящей пули, стрелы, меча, огня, от смертоносной раны, водного потопления и напрасной смерти", и начала в исступлении рвать на мелкие кусочки. Подняв голову в потолок, закричала, что есть мочи:
- Боооог! Я ненавижу тебя!!!
Все кругом плачут. Поплыл запах корвалола. Кто-то начал собирать обрывки бумаги с пола. Мне протянули чашку с жидкостью.
- Я его выпила уже тонну. Не хочу, тошнит, - отмахиваюсь рукой.
- Лен, выпей, легче будет.
- Не будет, отстаньте!
Отпевали в мужском монастыре. Я молча слушала, как молодая мама ругалась с Наташей: та не хотела крестить ребенка с покойником в храме. Сестра спорила с ней: "мы договаривались на это время", - она заботилась об огромной толпе людей, приехавших попрощаться с Гришкой. Я слушала их спор и не понимала: куда торопиться? В могилу?
- Чего стоишь к образам боком? - громко и сварливо обращается ко мне бабка.
- Пошла на х…, - тупо, без эмоций отвечаю я.
- Спасибо, милая, - старушка вдруг кланяется и уходит.
- Что ты на всех взъелась? Все теперь виноваты? - грубо спросила сестра.
- И ты, Наташ, туда же, - так же безразлично ответила я ей.
Она надулась и не разговаривала со мной. После кладбища мама просит меня помириться с Наташей. Я отвечаю:
- Мам, пожалуйста, оставьте меня. Мы помиримся, безусловно, но не сейчас, пожалуйста. У меня нет сил. Я очень хочу домой. Хочу закрыться от всех, хочу побыть одна.
В моей голове нет мыслей, кроме мыслей о Грише. И оказывается, что я много о нем не знаю.
И в день похорон, и на 9 дней, и на 40 я все больше и больше слышу историй. Друзья вспоминают его то со смехом, то с восхищением:
- Помните, как купили в складчину убитый Москвич-412 без единого окна? И Гришка в морозы валялся под ним до упора, пока тот не заводился. А потом все вместе катались. Привязывали к заднему бамперу веревкой лист железа. И гурьбой на этом листе. Как под колеса никто не угодил?! Вот чудики!
Я вспоминаю, как в седьмом классе он болел несколько раз за зиму воспалением легких. И только сейчас узнаю причину.
- Гришка меня спас от смерти. Мы были на природе, я ржал во все горло, и в рот залетела оса, ужалила глубоко в корень языка. Он молниеносно разбух, я не мог сделать вдох. Гришка сразу отвез меня в какой-то деревенский медпункт, я бы задохнулся, - говорит Андрей, живущий в доме напротив нашего.
Лексий подхватывает:
- У нас так же. Когда мы работали на Уралвесе, один чувак отрезал себе палец на станке. Все в панике, кровища кругом. Кто кричит "вызывайте скорую помощь", кто "оформляйте акт производственной травмы". Один Гришка не растерялся. Прямо в робе схватил чувака, палец, бросил в свою грязную восьмерку - и погнал в травматологию. Кстати, парню палец пришили, это было 8 августа, все говорили, что 8.08.08 - сильный день. Сильным его сделал Гришка.
Я думаю, что если бы это было так, он бы точно рассказал мне, подозреваю, что друзья приукрашивают, и спрашиваю:
- А можно мне телефон этого парня?
- Конечно, Елена Вячеславовна, завтра узнаю, вам сообщу.
На следующий день набираю телефон и спрашиваю:
- Здравствуйте! А вы знаете Журавлева Григория?
- Да нет... что-то не припомню, - медленно отвечает голос.
- А вы работали на заводе Уралвес? У вас, случайно, не было травмы 8 августа прошлого года?
- Ааааа, Гришка? Конечно, знаю! Как я забыл! Он меня спас. Мы мало общались, поэтому сразу не вспомнил фамилию. Благодаря ему у меня рука цела, я чуть палец не потерял.
Чем больше я узнаю сына, тем больше мне хочется быть с ним. Почему я не ценила то время, которое было у нас? Почему меня интересовал бизнес больше, чем он? Зачем я принуждала его маленького учиться? Как жаль, что я редко обнимала его.
Когда я похоронила мужа, психолог советовала мне попросить у него прощения. В этот раз мне не нужны были советы: я раскаивалась.
Меня мучает постоянная жажда. Я пью много воды и почти ничего не ем. Не могу выносить запах чая и еды. Мизерная порция гречневой соленой каши на воде или вареной подсоленой картошки - весь мой рацион в течении трех месяцев. Мама как-то добавила в кашу масло, я взяла ложку и меня чуть не стошнило.
А еще меня тошнило от жалости.
- Эта Родина - уродина!!! - слышу голос с ненавистью в телефонной трубке.
Обычно, мнение Натальи Николаевны для меня авторитетно. А эти слова ранят, делают еще больнее. Во мне все протестует.
Мне становится полегче, когда сочувствуют без слов. Гришина подруга положила свою ладонь поверх моей. Просто поздоровалась глазами и дала свое тепло. Крестник со вздохом прижал к себе. Крепко, по-мужски. В спортивном зале незнакомый мужчина подошел ко мне и обнял. От него пахло чужим резким запахом. Но я чувствовала тепло. Тепло человека.
Я погружена в постоянные воспоминания, не замечаю дочерей. Меня совсем не волнуют дела: ни сотрудники, ни продажи, ни стройка, ни долги. Я перечитываю письма, смотрю фотографии. И вспоминаю...
Ему 5 лет, он очень разговорчивый, намного ниже своих сверстников, но отлично считает. Чупа-чупс со сгущенным молоком стоил 230 рублей. Я спрашивала его:
- Сколько будет стоить два чупа-чупса, а пять? А сколько сдачи дадут с тысячи, если купишь три?
В его смышленой головенке происходили неведомые для нас процессы, и он точно отвечал, не зная таблицы умножения.
Все взрослые умилялись, что он такой маленький, но остроумный и смелый. Здоровается и заговаривает с людьми любого статуса. Бомж это, сторож или генерал - папа моей подруги - он протягивал ручонку для рукопожатия и серьезно говорил:
- Меня Григорий зовут, а вас?
В округе знали его по имени.
Когда родилась Лера, однажды по дороге в садик он спросил:
- Мам, ты кого больше любишь: меня или Леру?
- Одинаково, вы мне оба очень дороги, Гриш!
- А меня или папу?
- Конечно, тебя! - молниеносно, не задумываясь, отвечаю я. И ушла в свои мысли. Через некоторое время слышу глубокий вздох сына:
- А жаль!
- Что жаль, Гриш? - я уже успела забыть тему нашего разговора.
- Жаль, что меня больше любишь! Если бы любила больше папу, он бы с нами жил.
Меня словно холодной водой окатили его слова. Мне нечего было ответить маленькому мудрецу.
Прошлым летом мы были участниками регаты в одной команде. Гришка тигриным прыжком оказался на корме яхты и протянул мне руку. Лодка качалась, и каждое мгновение расстояние между пирсом и кормой менялось, мне было страшно шагнуть на узкую подвижную доску, перекинутую с пирса на лодку.
Я почувствовала силу, которая не выпустила бы меня ни при каких обстоятельствах. Через пять минут Гриша шустро драил палубу, а через полчаса был на верхушке мачты. Мое материнское сердце замирало и радовалось: сын - настоящий мужчина!
В один из трех заплывов мы пришли первыми. Я помню этот кайф - быть впереди. Нас нес ветер, раздувая спинакер - огромный яркий парус. А за нами шли несколько таких же пестрых нарядных парусов. На яхте мы во второй раз. На единственной тренировке накануне наш шкипер обучал нас, двух мужчин и двух женщин. И мы, новички в этом деле, шли первыми. У нас была самая красивая форма: я купила тельняшки, отвезла их к модельеру. Она ушила их по нам, отрезала рукава, сделала шаловливые дырки и аппликации якоря. Опыт шкипера и Гришкина резвость стали основной силой нашей командной победы.
Всего три месяца назад я встала в свои 6:00 и увидела его постель заправленной. У нас была договоренность, что среди недели он ночует дома и лишь в выходные может гулять до утра, чтобы мне высыпаться на работу. Быстро спустилась на первый этаж: в гараже горел свет. Я открыла дверь и услышала радостный вопль:
- Мам, у меня получилось!
- Что получилось? - спросонья проворчала я.
- Я его завел!
Он вышел из-за открытого капота и через распахнутую дверь темно-зеленого Rover 75 потянулся к ключу зажигания. Автомобиль красиво и мелодично зарычал. За неделю до этого расстроенный сын сообщил: "Движок стуканул. Денег много на ремонт надо". А потом вечерами с другом возились в нашем гараже.
- Как тебе удалось? Тебя ведь никто не учил, - интересуюсь я за столом, когда вместе пьем кофе из тонкого фарфора.
- Просто по книге разбирали с Пашкой и укладывали на пол все детали в том порядке, как доставали. А сегодня вот закончил собирать, - довольно улыбаясь, говорит сын.
Никто из взрослых мужчин, которым я рассказывала эту историю, не верил, что пацаны сами разобрали и собрали двигатель - и тот завелся. "Да ладно ты, такого не бывает. Мотористами не рождаются, этому нужно годами учиться", - фыркали они.
За неделю до армии Гриша возил Сашку в больницу, после больницы мы обедали в кофейне.
- Мам, а нас с тобой люди воспринимают парой! А Сашку нашей дочкой, - заговорчески наклонился и шепнул мне сын.
Мне весело. Гришка любит делать сюрпризы.
- Мам, знаешь как прикольно делать что-нибудь приятное человеку и не говорить, что это ты сделал. Наблюдаешь за его радостью и самого от радости прет!
Сорок пять дней назад он сказал:
- Мам, я так тащусь от наших с тобой отношений!
- Каких, Гриш?
- Ты воспринимаешь меня мужчиной. Многие мои друзья для родителей дети, к сожалению.
А потом в нашем дворе мы с его близкими друзьями под гитару пели:
"Я знаю точно - растает лёд,
В тиши полночной иволга запоёт,
И рыжею девчонкой, тёплою ото сна,
В озябший мир придёт весна".
И мои глаза вновь становятся бурными реками. Господи, сколько мое тело способно быть без сна, еды и произвести слез?
Я хочу умереть, чтобы быть вместе с ним.